Шаров обратил внимание на поведение гостя.

– Что-то не так? – спросил ученый.

– Нет, – помотал головой Балабол, помолчал немного и сказал: – Вернее, да. Я не понимаю, что со мной.

– А что с тобой? – поинтересовался профессор. Лекарь открыл было рот, но Шаров шикнул на него: – Погоди, пусть он сам скажет, что его гнетет.

Какое-то время Балабол молчал, сомневаясь, стоит ли ему говорить, но потом все-таки поделился терзающими его ощущениями:

– Обстановка в научном городке, в этом здании, кабинете кажется до боли знакомой и привычной, как и люди, которых я тут встретил. Но в то же время у меня такое чувство, что я впервые вижу весь этот персонал, здания, мебель, предметы интерьера.

– Это дежавю, у меня такое же бывает, – сказал вдруг раскладывающий нарезку лаборант. Наверное, захотел показать профессору, какой он разносторонне образованный человек.

– А вот и нет, мой юный друг. Вы заблуждаетесь, – заявил профессор. – Дежавю в дословном переводе означает «уже виденное». Это такое психическое состояние личности, при котором человек ощущает, что бывал в подобной ситуации или в подобном месте, но, при всем желании, не может связать ложное воспоминание с конкретным моментом из прошлого. Наш гость, скорее, пережил некое подобие жамевю, что значит «никогда не виденное». Так в психиатрии называют ощущение, когда кажется, что впервые видишь хорошо знакомые места, людей и предметы. А вообще, французы придумали и другие термины, описывающие определенные состояния нашего мозга. Например, дежа векю – уже пережитое, дежа антандю – уже услышанное и дежа епруве – уже испытанное. Как несложно догадаться, существуют и противоположные явления. Это жаме векю – никогда не пережитое, жаме антандю – никогда не услышанное и жаме епруве – никогда не испытанное.

Профессор откашлялся и продолжил:

– Есть еще прескевю, что в дословном переводе означает «почти увиденное», но связан этот феномен, как ни странно, не с глазами, а с речью. Испытывающий сию окклюзию индивид порой несколько часов или дней не может вспомнить нужное слово или термин, при этом в его памяти всплывает масса информации о необходимом ему понятии и появляется ощущение, что забытое вот-вот вспомнится. В вашем случае, молодой человек, было бы намного лучше, испытай вы подобный эффект пару минут назад. По крайней мере, мне не пришлось бы краснеть за вас перед моими гостями. Разве вам невдомек, что встревать в чужой разговор как минимум неприлично?

Олег Иванович пристально посмотрел на проштрафившегося лаборанта. Тот смущенно потупился в пол. Щеки налились краской, уши стали пунцовыми, словно его только что оттаскали за них.

– Поскольку вы дали мне возможность немного поучить вас, а заодно и вашего коллегу, хорошим манерам и французскому языку, я оставлю без внимания совершенную вами грубейшую ошибку. – Профессор погрозил указательным пальцем: – Но если вы позволите себе еще хоть раз допустить подобную бестактность, я вышвырну вас из исследовательского центра и приложу все усилия для того, чтобы вы не смогли сотрудничать ни с одним уважающим себя ученым.

Шаров стер суровую маску с лица и улыбнулся гостям:

– Прошу к столу. Как говорится, отведайте что бог послал.

Балаболу поплохело при одной только мысли о том, что придется снять маску и все присутствующие здесь увидят его изуродованное лицо. Он дернул Лекаря за рукав. По испуганным глазам парня тот догадался, что происходит в его душе, и поспешил отказаться.

– Ничего не знаю, – помотал головой профессор. – Если не попьете со мной чаю, я расценю это как личное оскорбление.

– Да пойми ты, Олег, ему нельзя. – Лекарь ляпнул первое, что пришло на ум: – У него серьезные проблемы с пищеварением. Хочешь, чтобы он тут наблевал?

Шаров поморщился. Видимо, живо представил неприглядную картинку.

– Ну хоть ты-то не откажешься перекусить со мной? Столько лет не виделись.

– Я? Конечно не откажусь.

– Ну вот и славненько. Тогда дернем по маленькой за встречу. – Обрадованно хлопнул в ладоши профессор и поманил к себе все еще красного как рак лаборанта. Тот мигом рванул к нему и, как солдат перед генералом, вытянулся по струнке. – Послушайте, невежа, кажется, я знаю, как вам загладить вину. Принесите-ка нам с Лекарем бутылочку хорошего коньяку и пару бокалов, да не задерживайтесь, а то я передумаю насчет вашего прощения.

– Я мигом, Олег Иванович! Одна нога здесь, другая там! – крикнул лаборант и пулей вылетел из кабинета.

– Голубчик, вы тоже можете идти.

Второй младший научный сотрудник обладал характерным разрезом глаз и типажом лица. Балабол решил, что он родом из Японии и, скорее всего, попал в исследовательский центр по программе обмена молодыми учеными. Его предположения подтвердились, когда лаборант поклонился, держа тесно сжатые ладони на уровне груди, сказал: «Сайонара» – и вышел за дверь.

Посланный за коньяком лаборант отсутствовал меньше двух минут. Профессор с гостями только-только сели за стол, как в дверь постучали. Молодой ученый протиснулся в кабинет, поставил на стол бутылку с бокалами и поклонился, как японец до этого. Только не попрощался на языке Страны восходящего солнца, а пожелал приятного аппетита и покинул помещение.

– Ну, за встречу, – сказал Олег Иванович, открывая бутылку и разливая коньяк по бокалам.

– За встречу, – эхом отозвался Лекарь. Он взял бокал в руку, посмотрел на тонкий слой плещущегося на дне благородного напитка, втянул носом приятный запах дубовых бочек и причмокнул в предвкушении удовольствия.

Звонко звякнуло стекло о стекло. Старые друзья выпили.

– Божественный вкус, – констатировал профессор, цокнув языком. – Так, давай еще по маленькой, и тогда поговорим.

Он снова плеснул немного коньяка в бокалы. На этот раз пили не чокаясь.

– Ну так что тебя привело ко мне? Только не говори, что соскучился. Ни за что не поверю.

– Правильно сделаешь, – кивнул Лекарь. – Я к тебе по делу пришел.

– Так я и думал. А просто прийти, значит, друга проведать – не судьба? Я, может, все эти годы скучал по тебе.

– Не ворчи. Вроде не старый пока, – поморщился Лекарь и хитро усмехнулся: – А коли скучал, чего сам в гости не зашел?

– Некогда, – буркнул профессор. – Работы много.

– Ну вот сам и ответил на свой вопрос. Я, знаешь, тоже не бездельничал, но об этом в другой раз поговорим. Просьба у меня к тебе, Олежа, помочь надо парню.

– А что с ним не так?

– Сейчас узнаешь. – Лекарь положил ладонь на предплечье соседа: – Сними маску, не стесняйся. Профессор свой человек.

Дима помедлил несколько секунд, потом медленно поднял руки к затылку, развязал тесемки и стянул маску с лица.

– Матерь божья, – выдохнул профессор, прижав пальцы к губам. Теперь он понял, почему голос, хотя с дикцией были проблемы, глаза и лоб второго гостя показались ему знакомыми. – Балабол, это кто ж так с тобой поступил?

– Ты знаешь его? – Лекарь удивленно округлил глаза. Линзы очков усилили эффект, так что казалось, что его зенки такие же выпуклые, как у морского окуня.

– Знаю, причем давно. Скажу больше, он недели две назад заходил ко мне, но тогда его лицо было в порядке. Так что все-таки случилось?

– Лекарь говорит, мутанты постарались, – сказал Балабол. Он пытался говорить четко и внятно, но без губ плохо получалось.

– Да, лицо попортили мутанты, но перед этим руку приложил человек. Его стукнули чем-то твердым по затылку, а потом сильно избили и, если верить Крапленому, а я ему верю, ограбили. Но, скажем так, недостаточно эстетичная внешность – не самое плохое последствие подлого нападения. Балабол потерял память, но не всю. Он прекрасно помнит Зону, помнит страшную битву с жуткой тварью на болоте, помнит, как строил мне новый дом с другими сталкерами, но после этого воспоминания обрываются. Как будто и не было прошедших с того времени лет.

Профессор побарабанил пальцами по столу, встал со стула и заходил по кабинету. Так он убивал двух зайцев разом. Во-первых, ему было неприятно смотреть на изуродованное лицо некогда красивого, улыбчивого парня, а во-вторых, на ходу лучше думалось.